«Бесы» Достоевского. Неизвестное

"Бесы" как ядро пятикнижного канона Достоевского "Бесы" (1871-1872) лежат в основе пяти великих романов Достоевского, сформировавшихся в результате его пожизненного противостояния революции. Заклейменный в юности за симпатии к кружку Петрашевского, а затем переделанный сибирской ссылкой, он вернулся другим человеком и написал этот роман как подведение итогов и послание будущим векам. В советское время роман был расценен как клевета на революцию и запрещен, а одно издание конфисковано. Книга предлагает серьезное прочтение, выходящее за рамки простого осуждения.

Дело Нечаева как исторический повод для романа Непосредственным сюжетом романа является убийство в 1869 году студента Ивана Ивановича Иванова в гроте Петровской сельскохозяйственной академии. Убийцы были сообщниками Сергея Нечаева, революционера-заговорщика, приехавшего из Европы, чтобы организовать переворот в России. Иванов пытался сбежать из камеры и сообщить властям, за что и был убит. Это дело потрясло современников, и Достоевский извлек из него смысл, гораздо более глубокий, чем подробности судебного заседания.

Революционный катехизис как перевернутое Священное Писание Революционный катехизис Нечаева делает революцию единственной священной вещью, узаконивая реки крови и любые преступления во имя дела. Он переворачивает христианское учение, повторяя “много званых, мало избранных”, превращая его в жестокий элитаризм террора. Священное Писание и вера выворачиваются наизнанку, чтобы освятить насилие. Эта инверсия становится ключевым моментом для понимания романа.

Одержимые, а не дьяволы: Символика названия Истинный смысл названия - “Одержимые”, а не “дьяволы”. В книге речь идет не о великих личностях, таких как Люцифер или Мефистофель, а о мелких демонах, бессмысленных силах, упомянутых в евангельском эпизоде, где Христос вселяет духов в свиней. Стихотворение Пушкина "Гроза" и сцена экзорцизма служат эпиграфами, изображающими существ, лишенных личной воли. Крошечные, кишащие организации действуют в массовом порядке, не поддаваясь убеждению или апелляции.

Как Зло извращает Добро Эти демоны не искушают напрямую; они переворачивают высшее в человеке, пока добро не становится злом. Достоевский показывает трансформацию, а не простой выбор между добром и злом. Одержимость превращает речь в вой и нарушает внутреннюю согласованность. Этот комплекс знаков встроен в действие романа.

Провокация как двигатель коррупции Провокация меняет лицо человека, как в случае с двойной игрой Эвно Азева и юридической ловушкой, которая побуждает к преступлению, но оправдывает того, кто его совершил. Подобная двуличность лежит в основе романа. Два идеолога, Николай Ставрогин и Петр (Петруша) Верховенский, управляют кружком революционеров. Их манипуляции стирают границы между рациональным замыслом и иррациональным давлением, которое они оказывают.

Камера из пяти человек и дьявольская пирамида В заговоре участвуют автономные “пятерки”, в которых каждый участник знает только остальных четверых. Главы "пятерок" образуют старшие "пятерки", выстраивая дьявольскую пирамиду, предполагающую наличие верховного лидера, чья палочка может вызвать мгновенный бунт. Внутри клетки субъективные ощущения одинаковы, независимо от того, находится ли в ней только одна клетка или миллионы. Сведенный к функционированию и механическому повиновению, человек не ощущает разницы — и в этом суть.

Закрытые сообщества, в которые можно войти, но нельзя выйти Закрытые сообщества разрешают вход, но запрещают выход, и эта модель сегодня отражена в криминальных сетях и сектах. Попытки вернуться к обычной жизни влекут за собой наказание. Убийство Иванова и Шатова после того, как он попытался уйти, усиливают эту границу. Идеология поглощает индивидуальность и превращает человека в функцию.

Эстетическая пародия как признак одержимости Роман переворачивает идеалы русской культуры, религиозности и поэзии с помощью гротескной пародии. Лебядкин пишет стихи в манере Фета, но они зловеще искажены. Мелодии пианино уступают место тараканам и хтоническим паразитам. Красота превращается в уродство от дьявольского прикосновения.

У Тихона: Анти-Исповедь В "Тихоне" Ставрогин создает текст о своих преступлениях, в центре которого - развращение девушки и ее смерть. Невинное дитя — слеза в центре Евангелия и "Братьев Карамазовых" — олицетворяет нравственный абсолют. Вместо раскаяния он предлагает анти-исповедь, в которой выставляется напоказ сознательное зло. Преднамеренное преступление и человеческая двойственность напоминают парадокс Раскольникова и предвосхищают терроризм как абстрактное насилие, основанное на принципах.

Вызов Ставрогина Богу Ставрогин совершает поступок, который Бог не может простить, оставаясь при этом внешне образованным, талантливым и даже симпатичным. Он публично унижает Гаганова, водя его за нос, и ломает жизни женщинам, женившись на инвалиде, чтобы вызвать скандал. С Матрешей он пробуждает в ней осознание греховности и хладнокровно доводит ее до самоубийства, глядя на красного паука, когда она умирает, сказав, что убила Бога. Он ставит себя на один уровень с Богом, предвосхищая борьбу с богом двадцатого века, названную так же, как Ницше.

Пропавшая девятая глава и текстовый лабиринт Редактор Катков запретил публикацию "Тихоновского эпизода" в "Русском вестнике" как не подлежащую цензуре, поэтому Достоевский удалил его и дополнил соседние главы, изменив их нумерацию. В результате издания отличаются, и читателям приходится проверять оглавление, чтобы узнать, появляется ли девятая глава и где именно. В научной практике роман печатается без этой главы, добавляя ее отдельно, в соответствии с изданием книги самого Достоевского. Одно из объяснений состоит в том, что ее отсутствие делает роман художественно более сильным, поскольку не приводит к чрезмерному объяснению цепочки преступлений.

Покаяние как единственный выход Тихон отвечает: “Ты мой брат”, - и учит, что все, кроме Христа и Божьей Матери, согрешили и могут быть прощены. Условием является покаяние — внутренний акт, который не могут обнаружить никакие датчики и который не могут заменить никакие разговоры. Можно бесконечно говорить о морали и быть чудовищем; только раскаяние открывает выход. После этой встречи самоубийство Ставрогина завершает долгое расследование о святом (Алеша Карамазов, князь Мышкин) и великом грешнике (Раскольников, Иван Карамазов, Ставрогин).

Расщепленное сознание и технология лжи В диалоге с Шатовым Ставрогин говорит, что он не лгал ни тогда, когда утверждал Бога, ни тогда, когда отрицал Его. Он просто говорит с требуемой точки зрения, принимая идентичность в зависимости от обстоятельств. Возникает расщепленное сознание, которое чувствует себя как дома в технологизированном мире, где любая точка зрения может быть “доказана”, а подделки множатся. Подлинное "я" скрывается за техникой.

Абсолютизированные Идеи становятся Демонами Вячеслав Иванов прочитал "Демонов" как притчу о России, культуре, граничащей с Богом, где мессианские ожидания могут обернуться своей противоположностью. Октябрьский переворот и другие революции обещали равенство, но привели к террору, гражданской войне и длительному расколу. Достоевский идет глубже: ни одна идея сама по себе не является ни доброй, ни злой, но любая идея, возведенная в догму, становится демонической — даже вера, как показывают исторические инквизиции, религиозные войны и крестовые походы. Традиция и внутренний нравственный закон сдерживают теоретическое насилие, но даже “добро” может вывернуться наизнанку, вот почему "Бесы" являются идеологическим центром наследия Достоевского.